Два рассказа Дмитрия Тарасова в декабрьском номере журнала «Нева».
Все очень классично, тошнотворно-выделано, предсказуемо. Никаких симпатичных ляпов, талантливых описок, необоснованных (и потому милых) авторских решений. Рассказы словно из девятнадцатого века. Точнее — рубеж девятнадцатого и двадцатого. Если пристально покопаться в тогдашних авторах, наверняка, что-нибудь найдешь почти один в один, особенно к «Лицемерам». Тут и тема оттуда же, и подача, и персонажи аккуратно вырезаны из прозы столетней давности, и потому трафаретны, шаблонны.
Первый рассказ «Лицемеры» о том, как на минутку (на час, на два) к людям, живущим ложной, придуманной жизнью залетает истинное дыхание, как оно будоражит их, заставляет на миг проснуться. Ложные люди — актеры, едущие на гастроли: мэтр, у которого роман с молодой артисткой, сама артистка и актер, шестерка мэтра — в одном купе. В купе на полночи подсаживается пассажир. Мэтр, следуя заведенной в их компашке традиции, хочет его разыграть, выдумывая довольно подлую шутку (с этого места поинтереснее пошло), но пассажир на розыгрыш не ведется, а в мэтре узнает парнишку, которому спас в детстве жизнь. В актере вдруг просыпается подобие совести, но ненадолго. Напоследок пассажир еще и отдает своим попутчикам отличного сома.
Сюжетец простецкий; что пассажир спас жизнь мэтру — плохо, тут надо было что-нибудь покруче завернуть. Я ожидал, что этот инженеришка сам вдоволь поглумится над актерами, однако автор свернул в банальное спасение жизни. Вот как описан автором мэтр (Метлицкий. Простите большую цитату):
«В молодости Метлицкому давали роли любовников, пронырливых молодых людей или авантюристов с усмешкой на устах и пронзительным взглядом; он был высок, красив, отличался живым умом и известным талантом. С годами, обзаведясь солидной внешностью, брюшком и густым, хорошо поставленным голосом, он стал исполнять главные роли, по преимуществу людей основательных, добившихся чинов и известности. Чего стоил один его городничий в бессмертном гоголевском „Ревизоре“! С какой выгодой для себя он отставлял одну ногу назад, выворачивая другую носком наружу, выпячивал живот и громыхал с подмостков: „Как же вы это так допустили?!“ Метлицкому было не отказать в обаянии, в той способности завладевать вниманием зала, когда самые ничтожные слова, произносимые актером, кажутся зрителю откровением. Игра его строилась на огромном количестве актерских штампов, которые он применял так умело и разнообразно, что даже иные театральные критики не могли распознать их, что уж говорить о простых зрителях, видевших в нем едва ли не идеал чистого вдохновения.»
Нельзя сказать, что это дурное описание, нет. Так можно писать, так всегда писали и это печатают, сейчас тем более, когда своего мнения ни у кого нет, когда все боятся ответственности. Но эти «уста», сама фамилия «Метлицкий», да даже «высок, красив», все-все, каждое слово — это чистой воды литературщина, своего Тарасов не предлагает ни полслога, ни запятую. Конечно, это немного и стилизация под классику, под современный театр, стоящий на классике, и на самом деле никакой не современный, это чуть-чуть усмешка автора над своими героями. Да, но Тарасов везде такой, и в описании пассажира, и во втором рассказе, который про любовь.
Рассказик «Ты, я и мой собутыльник» о том, как человека меняет любовь. Герой, полюбив, начинает видеть окружающий мир, бросает пить. Весь рассказ он ждет возлюбленную, сидя в кафе со своим бывшим собутыльником.
Все те же проблемы, что и в первом тексте: слишком мало авторского, своего; слишком все правильно, здесь уже рвотно-правильно. Хотя и описание диалога меж пьющим и бросившим пить довольно точное, с верной передачей всех интонаций (я сам бросаю пить как минимум раз в месяц, мне эти разговоры знакомы). Тут и сочувствие, и непонимание пьющим непьющего и сожаление и пр. Но опять же: и что? Что тут особенного? Хоть словечко бы какое ввернул интересное. Так нет, отвратно-словарная речь, говорят не люди, а персонажи, все мертво, не Питер, а кладбище, где уж и не закапывают.
Тот, который влюбился, рассказывает своему другу какие-то банальнейшие истории на тему «как я с ней познакомился», которые якобы алкашу интересны. Да и сама любовь у него неживая, книжная. Ругаться влюбленные не ругаются, самец прячется от скандалов на даче, а самочка тоскует без него в городе. Живут-то они всего год. Они и не проживут долго вместе, если избегают конфликтов. Это правило, друзья мои, правило. Я со своей второй женой прожил восемнадцать лет, и мы не ругались — дрались мы чуть ли не еженедельно. Кровищи было море (она меня забивала). И ничего, никто не был в обиде. Если бы кто начал убегать, не было бы совместной жизни, я вам точно говорю.
К чему это я? К тому, что не верю, НЕ ВЕРЮ писателю Дмитрию Тарасову. И Питер не такой, и актеры не такие (слишком картинные), и любовь — не любовь, и к алкоголю отношение вроде бы четко выражено, но все равно не то. Кажется, сам автор и не знает, что такое пить бросить. Ни высокомерие, ни отстранение, ни тем более какая-то влюбленность тут не помогут: девушка уйдет (они все уходят), бросит, изменит, чувства пройдут, вся твоя самозащита рухнет, как прогнивший пол уличного туалета. И ты окажешься да-да, именно там. Да еще и вместе с бутылкой.
Даже не пия, алкоголь надо уважать, и признавать его силу. Как надо уважать и признавать читателя, сегодняшнего читателя, которому стиль и тематика столетней давности знакомы, и он не нуждается в изучении их бесконечных клонов.
Журналу «Нева» за публикацию двойка.
Антон Нечаев
