Миром правят каламбуры, и никуда мы с вами, любезные читатели, от этого не денемся. В прошлое воскресенье в стране прошли президентские выборы, предсказуемость которых на многих наводила тоску. В этот же день в Оперном давали «Тоску». С ней, в отличие от выборов, публика связывала определенные ожидания, поскольку для исполнения ведущих партий были приглашены солисты Большого театра. Результат, однако, от перестановки ударений почти не изменился.
Явка в этот оперный вечер была приличной, зрительный зал заполнился почти до отказа — похоже, это было воскресенье не только гражданской, но и культурной ответственности. Отдельно говорить о «Флории Тоске» в постановке Вячеслава Цюпы, наверное, не стоит. Это неплохой оперный спектакль, который, однако, уступает почти всем остальным репертуарным вещам театра — аккуратное первое действие, крайне слабое второе и реабилитирующая предыдущие огрехи сцена расстрела. Зрительский интерес перемещается по ним волнообразно, и единственное исключение, которое в тот день могло нарушить сие плавное течение — это убийственно слабое (я бы даже сказал, тщедушное) исполнение песенки пастуха в начале третьего действия, которое на мероприятии такого уровня, как мне кажется, совершенно неприемлемо.
Большая наглость — судить актеров, куда большая, нежели чем критиковать режиссера. Фраза «хорош, но не более того» в отношении Олега Кулько, игравшего художника Марио Каварадосси, звучит кощунственно, и мне, право слово, самому от неё страшно. Однако идти против собственных ощущений невозможно — замечательный тенор был хорош, но какого-то особенного впечатления не произвел, сказать про него по итогам просмотра было фактически нечего. Возможно, слух мой не так чуток, как у прочей взыскательной публики, но показалось, что Кулько решил не баловать зрителей филигранностью музыкальных партий, положившись исключительно на мощь своего голоса (говорят, что для солистов Большого эта тенденция вообще характерна). Даже знаменитый «E lucevan le stelle» в его исполнении был изящен, но лишен того чувственного пыла и стремительной полетности, которые в иных версиях «Тоски» сквозят в каждой фразе дерзкого художника.
Очень неровно провел спектакль главный «отрицательный» персонаж Владимир Ефимов. В первом действии его исполнение партии барона Скарпиа заставило позабыть про московских гостей — мощное, уверенное, зловещее, органично сочетающееся с крепкой, душащей хваткой музыкальных аккордов, обрамляющих образ шефа римской полиции. Даже то, что к финалу солист очевидным образом подустал, не испортило картины. Вместе с тем второе действие оказалось на редкость бледным — казалось, что в монологах Скарпиа ритмические паузы расставлены совершенно хаотично, и итальянский текст скорее проговаривается по памяти. Этот персонаж, по сути, не менее — а то и более — эмоционален, чем Каварадосси, он ревнив, находится в плену своих чувственных желаний, которые то и дело прорываются сквозь маску злобы и холодного расчета. Что это — прочтение роли или неудачная режиссерская интерпретация?
Простите меня, любезные дамы, помня о недавнем вашем празднике, я предпочел пропустить вперед мужчин, а потом уже начать разговор о женщине. Все потому что Светлана Касьян (напомню, что она — солистка Молодежной оперной программы Большого театра) удручила меня больше всех. В твиттере мне писали насчет её необыкновенной красоты — это, знаете, на любителя. Куда важнее то, что солистке, судя по увиденному, категорически недостает сценического темперамента. Флория Тоска — это, если вы помните, знаменитая актриса, бурная и страстная женщина. Она должна доминировать над всем, происходящим на сцене, но почему-то кажется маленькой капризной девочкой, неуверенной в движениях, скованной и с картонным лицом. Отсутствие пылкой трагедийности в действиях Тоски — удар по всей драматике происходящего, и потому истошные крики в финале оперы не трогают, а нервируют, да и общий пафос произведения от общечеловеческих масштабов нисходит до бытового конфликта в экзотических декорациях. Все это тем удивительнее, что роль Тоски для Касьян не нова.
В антрактах (по неизвестной причине каждый раз неприлично затягивавшихся) я активно собирал комментарии зрителей. Один из них, молодой студент музыкального училища, охарактеризовал исполнение Касьян очень, как мне тогда показалось, грубой фразой — «мясистый голос». Сейчас я понимаю, что что-то в этом определении было — её мелодичное сопрано не пробивало зал, а падало где-то сразу же за оркестровой ямой, подобно самой героине, бросившейся вниз с крепостной стены. Думается, это было одной из причин, по которой на аплодисменты зал вставал неуверенно. Хотя, как обычно, красноярская публика проявила похвальный конформизм с персонами, демонстрировавшими уверенное знание итальянского.
Миром, как уже говорилось, правят каламбуры. В том числе и поэтому от солистов Большого ожидали, как ни крути, большего.
