«Индиго», Грэм Джойс

Индиго — это мистический цвет, затаившийся в спектре между синим и фиолетовым. Без определенной метафизической сноровки его невозможно увидеть, зато его постижение даст страждущему магическую способность — невидимость.

По крайней мере, именно так утверждал покойный чикагский арт-диллер Тим Чемберс, чьим немалым наследством должен распорядиться его сын от первого брака, лондонский судебный исполнитель Джек, питающий к почившему аргументированную ненависть. Но обещанное адвокатом вознаграждение и слабый интерес к секретам отца сделали свое дело, так что Джек обязался продать наполненную загадками недвижимость, передать львиную долю наследства некоей Натали Ширер и опубликовать космическим тиражом рукопись-инструкцию по постижению таинственного Индиго. Впереди его ждали кровосмесительная страсть к найденной сестре, безумные художники и жуткие тайны покойного папаши, чьим эзотерическим учением сложно не соблазниться даже завзятому материалисту.

«В этом отношении представляет интерес татуировка. Когда мастер прокалывает кожу, кровь, проступающая спустя какое-то время после нанесении рисунка, запекается, образуя струпья. Корка засыхает, возникает соблазн сковырнуть ее, но в таком случае изображение под ней будет испорчено; если же потерпеть, пока струпья не засохнут и не отвалятся сами, под ними обнаружится яркий и четкий рисунок. Видимый мир, в котором мы живем, каким бы привлекательным он ни был, есть не более чем такой струп. Истинная природа жаждет избавления от него, чтобы предстать в своем первозданном облике, и ее основной цвет — Индиго».

Мистический детектив знаменитого англичанина Грэма Джойса весьма непросто оценивать. С одной стороны, он определенно профессионален. Он избегает штампов и деликатно работает с общими местами. Он легко создает стройный художественный текст с удобоваримым ритмом. Его описательность формирует образы, а от его диалогов не веет фальшью.

Но за всеми этими безупречно-добротными техниками практически ничего нет. Пара-тройка брошенных вскользь трюизмов да «тонкий психологизм» в самом затхлом своем значении. Эдакое говорение ради говорения, усыпляющее даже при условии хорошо поставленного голоса. Причем не только читателя: сам автор ближе к концу основательно раззевался. Когда пришла пора отвечать на вопросы, Джойс сделал загадочное и хорошо отрепетированное лицо, после которого что-то спрашивать уже как-то неудобно.

Да и какая разница, что такое «Индиго» — готовый сценарий для харизматического литературного сектанства или как раз наоборот: робкая критика необременительных просветлений. Скорее, что-то среднее. Как раз тот промежуток, когда уже не сине и еще не совсем фиолетово. Вот только вглядываться в этот зазор настолько неинтересно, что невидимость книге почти обеспечена.