«Поход на Кремль», Алексей Слаповский

Вот, казалось бы, давно пора: «роман-гипотеза, вариант развития событий, когда с одной стороны народ, а с другой — власть». Именно так преподносят книгоиздатели свежий, с пылу с жару (московского злободневного) роман знаменитого Алексея Слаповского «Поход на Кремль» с заманчивым подзаголовком «Поэма бунта». Но тут уже закрадываются подозрения, потому как про автора давно понятно: очень талантливый и очень разносторонний беллетрист. Четырежды финалист (с романами «Первое второе пришествие», «Анкета», «День денег» и «Качество жизни») премии «Букер» и один из ключевых сценаристов отечественного телевидения («Участок», «Остановка по требованию» и пр.). Настолько мастерски умеющий рассказать о чем угодно, что просто неудобно требовать от него довести рассказ до связующего, «зачем это все», конца. Зато разбуди Слаповского посреди ночи — он наверняка придумает с дюжину фактурных типчиков и очаровательный сюжет под них. Очарованности гарантированно хватит до рассвета.

Что по части персонажей, то в новой книге писатель явно расправил крылья своей самой мускулистой музе. Не то, что дюжина — не сосчитать. Выловленные из лавинообразной толпы, текущей на Кремль со всех сторон столицы. Они-то, эти бесчисленные, но выпуклые, даже если на них затрачено не больше строчки, герои «Похода на Кремль», и несут на себе этот без пробуксовок динамичный и до неотрывности увлекательный роман. Итак, что же случилось? Молодая шумная компания, празднующая выход книги стихов студента Димы, не угодила трапезничающему за соседним столиком чину, и друзья оказались в отделении милиции, где сильно возмущенного виновника торжества по неосторожности убивают. Весть о забитом ментами поэте и его непреклонной матери, которая с покойным сыном на руках ищет правды то в покрывающем сотрудника отделении, то в прокуратуре, а потом и вовсе отправляется за справедливостью в Кремль, разлетается по всей Москве. С помощью блоггеров, вечно ищущих повод оппозиционеров, плохо владеющего русским языком корреспондента радио «Свобода» — в общем, по всем правилам сломанного телефона. И вот народные массы настолько широкие, что никаких омоновцев и бронетранспортеров на них уже не напасешься, хлынули на Красную площадь — с весьма размытыми целями, от свержения режима до похорон сантехника в Мавзолее «Ленина выкину, а брата положу!».

Вообще, можно бесконечно долго писать, КАК это все устроено: чуткие диалоги, точные детали, почти невероятная, при всей сложносочиненности конструкции, простота и легкость, без единой фальшивой нотки интонация. Прямо-таки оголтелый профессионализм писателя. Но если сформулировать вопрос по-другому, ЧТО устроено, то тут с точными замерами дела обстоят куда сложнее. С одной стороны, «Поход на кремль» — это фарс на правах сатиры, зеркало, развернутое в зал. Достается всем и по все стороны нагроможденных повсеместно баррикад: либералам и государственникам, честным пенсионерам и продажным чиновникам, гостям с Кавказа и националистам, труженикам и мироедам, москвичам и понаехали, гопникам и карьеристам из органов. В каждой отдельной сценке, от бегущего за опохмелом мужика до экстренного заседания правительства, содержится потенциал для создания панорамной модели современного российского общества.

Но в том-то и проблема, что в совокупности своей эти изящные выжимки из нашего с вами сегодня — это просто сумма частей. Алексей Слаповский иллюстратор, а не аналитик, и вглядываться в получившийся холст одно удовольствие — если не пытаться заглянуть за него. Того Главного и Большого, что больше самой картины, какое бывает в хороших сатирах, в «Походе на Кремль» нет. Впрочем, эта двухмерность холста не бросается в глаза, она как бы совершенно естественно с авторской позицией сосуществует. Бессмысленный и беспощадный, по Слаповскому, произносится с ударением на первое слово. «Я сейчас им всю правду скажу» — хотя не понимал, какую именно правду он хотел сказать«. Никакого толку, никакой общности, параллельные линии, даже сбившись в кучу, все равно не пересекутся: «Трибуны безмолвствовали, и народ безмолвствовал, и люди между собой хранили молчание: им нечего было сказать друг другу». Вполне понятная позиция, конечно, но еще и очень удобная: если нигде ничего не соприкасается и не искрит — то и договаривать до конца не требуется.