Как вы относитесь к коллективному творчеству-авторству? Возможно ли оно в литературе? Всегда начинаешь гадать: а кто писал какие куски, кто был ведущим, а кто ведомым, кто более творчески велик, а кто так себе — подмастерье... Из известных литературных компаний на ум сразу приходят, конечно, Ильф с Петровым, там, говорят, в основном Ильф работал. Писал в соавторстве и мой любимый Марк Твен, его роман «Позолоченный век», написанный совместно с Уорнером, в принципе неплох, но ценятся и изучаются там теперь лишь фрагменты, написанные МТ.
Ну а в нашем осиннике пишут дуэтом Андрей Белозеров и Наталья Севостьянова. Рассказ «Б.Б.К.»
Андрей Белозеров, Наталья Севостьянова
Б.Б.К.
Надо было работать. Чтобы родители перестали укорять каждый раз, когда выдают большую сумму для поездки на сессию. Лера не любила работать, вернее, брезговала тем кругом вакансий, который ей предлагался. Когда ты умен и красив и видишь как некоторые менее умные и менее красивые одноклассницы расползаются по Европе или престолонаследуют мягкие кресла в папинодедушкином офисе за штуку баксов в месяц — волей-неволей начинаешь копаться в списке, который предложило тебе бюро трудоустройства.
Тэкс, ведем пальчиком по бумажке: мойщик посуды, на 3 сезона, лагерь «Светлячок», сан. книжка, без вредных привычек, з.п. — 1,5 тыс. питание и проживание за счет лагеря; лепщик пельменей, Пельменная на Советской, сан. книжка...
От чтения такого вставали перед её глазами бесконечные погонные метры пельменей и грязной посуды и Лера лишь пожимала плечами, не зная как понять, зачем бы молодой девице у которой неведомая и полная чудес жизнь только еще брезжит и манит, зачем бы ей оказаться в подобной пельменной и отсчитывать каждую секунду своего проживания, каждую заработанную малую копеечку — пельменем, и только пельменем — лихо завернутым, вот этими вот пальчиками защипнутым, пузатым и веселящимся над тобой. А такие девицы были и вполне отсчитывали: пельмени, тарелки, мелочь в душном ларьке, извлекались из бездны и добровольно в бездну сходили, нанизанные на пищевую цепочку потребительской машины. Кто они? Зачем так задаром? Лера пожимала плечами.
Вот и сейчас, она едет в маршрутке, а кондуктор — тонкая девочка, носик-черточка, большие глаза — хлоп-хлоп, от кожи свет исходит. Такие по подиуму дефилируют, да и те, что похуже гораздо — всё равно дефилируют, а она почему-то здесь. Медленная. Не идёт, по автобусу, а словно бродит потерянно. Встала над новым пассажиром, и пока тот кривится плечами, уходя едва ли не по локоть в карманы в поисках денег, смотрит она взглядом тягучим медленным в сторону. Потом к Лере, та ей 2 десятки. Назад горсть мелочи, рука сухая и теплая, на пальцах трещинки, в трещинках денежная чернота. Добрела до кондукторского места, взяла книгу. Обложка: «Счастье на крови», цвет у надписи, естественно кровавый. Это что получается? Выпускать из себя ленты синих и красных билетиков, бренчать мелочью, раздражаться на пассажира, который пятисотку подал, и ты ему сдаёшь, выворачиваешь потроха сумки-пояса до последней бумажонки, гонять блеванувшего на заднем сидении алкаша — да и как его гонять, когда ты тягуче в сторону и бродишь, а тут надо преобразиться, на матюгах его потаскать, тряпку в морду сунуть, чтоб вытирал, — а потом, улучив свободную минуту, читать женский детектив, который писала 60-летняя тётка, для таких же тёток. Да как вот этими вот глазками — хлоп-хлоп — и в такую книгу. Самоубийство?! Плюнула и перешагнула через собственный труп?.. Остановка, новые пассажиры, кондуктор нехотя закрывает роман.
Конечно, Лера пыталась. Снизошла, приоткрыла завесу странного их мира. Пробовалась в круглосуточном цветочном киоске. Но зимой там холодно, а обогревателем злоупотреблять нельзя — цветы сохнут. Ночью страшно, кругом стекло, туалет в полторушке из-под пива. Посидела, постажировалась... Зимой холодно, ночью страшно, а главное обидно — стекло это, цветные огни ночного города в нем играют, всеми цветами радуги переливаются, как в новогодней сказке, молодёжь резвится, развеселые парни с огоньком алкоголя и ночных фонарей в глазах к тебе в окошко головы просовывают, цветы покупают — но не тебе. А каким-то им, им, им! Которым нет нужды торчать по ларькам. Лера ночь пересидела с продавщицей на пару и больше в ларёк не вернулась. А продавщица осталась...
Пробовалась ещё в продуктовом магазине, тоже не сахар — с 9 утра до 11 ночи толкись за прилавком. Ой, девушка, мне бы сметаны, ой, а поменьше упаковка есть? Ой, а тут 20-типроцентная жирность, а десятипроцентной нет? Вот уже и сбегал 3 раза до холодильника, открыл и закрыл его по три раза. А пока какая-нибудь привередливая и тугодумающая старушка авоську свою наполнит, это сколько надо сбегать?
Ещё поставили Леру сыр-косичку резать, взвешивать, паковать в пленку и цену лепить... Выдали ей метровую тяжелую сырную змею. Нарезала, взвесила. Всё у неё по пять, да по семь рублей обрубки получились. Пожала плечами Лера — косичка какая дешёвая, не видела она дешевле 15 рублей ни в магазинах, ни в ларьках. Хотя пиво иногда в охотку пьёт и косичку любит. Но что поделаешь — коммунизм видно в отдельно взятом магазине наступил, пожала еще раз плечами, всё запаковала и цену нашлепала.
Через пять минут завмаг:
— Ты что же делаешь? Тебя кто так научил?
Лера:
— А что?
Завмаг:
— Где ручка?
Взяла завмаг один из готовых обрубков и единичку на ценнике дописала: было 5, стало 15, сошелся дебет с кредитом, кончился коммунизм, вернулась на своё место небесная арифметика.
— Вот, и так везде поправь. А ты куда смотришь? — это уже не Лере, а девушке, которая Леру стажирует.
— Я чё-то самое главное и забыла.
Девушка симпатичная вроде и добрая, потешный зелено-белый форменный колпак, но улыбнулась виновато и оказалось, что передних зубов у нее нет и вместо них чернота. Так и открылось Лере беззубо зловещее великое таинство сыра косички и коллективного разума всех продавцов, которые где бы ни были, но по наитию или может по какому мировому продавцовскому сговору, дописывали эту единичку...
Но Лера и из магазина укатилась колбаской — гадко, несправедливо, богомерзко быть там, когда чувствуешь себя чем-то иным... Да-да, богомерзко даже, бросать своё тело и душу на прокорм, жаркому помещению с дурными запахами из слабеньких холодильников, соваться в удавку из сыра-косички, отдаться вредным старухам, скупым, вечно хитрящим предпринимателям-работодателям, перед которыми никакой душой и никакими понтами ничего не выходишь, ибо за твоей спиной всегда очередь из более покладистого мяса готового встать на твоё место. Им нужны рабы, нужно вечное ощущение вины за время от времени возникающие недостачи и регулярная благодарность за денежную подачку. Им нужна ты без остатка. Дьявол вон души скупает за разные богатства, за исполнение заветных желаний, за счастливую жизнь, а частный предприниматель, хрен, он хуже дьявола, он тебя лопает за так, а потом ещё — гляди в оба — и приплатить заставит. Совершенно это «за так» Лере претило и сейчас, видя кондукторшу похожую на тоненький лучик пробившийся через дыру в крыше маршрутки, видя жуткую старушачью книгу жадно впитывающую её свет, преисполнилась Лера брезгливой жалости.
Лерина остановка. Пора выходить. Пора. Все взбрыки, жалобы на плохие условия, чаянья на что-то иное лишь ненадолго отсрочили теперешний знаменательный момент — Лера идёт на работу, настоящую, приближается к ней. Тут даже некая черта, что-то вроде клеймления или потери невинности. Если первые опыты — ерунда, понарошку, Лера ведь и сама не верила, что, допустим, останется в этом цветочном ларьке, сидела там, чтобы родителям показать — вот, пытаюсь работать, копила аргументы против: и туалета нет, и телефона с сигнализацией — если вдруг насильники-грабители. А теперь... Теперь она и сама согласилась. Библиотека. Тишина. Книжки... Книжки она любила. Отцу пришлось постараться, чтобы её без спец.образования сюда определить — хотя забавно, престижа ноль, минимальная зарплата, а вот в блатных теперь получилась, девушка со связями.
В общем, сегодня всё не понарошку — позади суровый заград. отряд: отец, которому она обязана, Франческа Львовна, директор библиотечной сети, перед которой он хлопотал за дочку, сан. книжка на которую потрачено времени и денег — отступать нельзя. Только вперёд, с остановки, путаными тенистыми дворами, через детскую площадку с желтыми цветочками и скрипом качели — и вот она, Лерина библиотека. Крыльцо с торца жилого дома и прилепленная к этому крылцу клумба в бетонной оправе (клумба, правда, частично обрушилась, и своей неопрятностью походила больше на корыто для свиней), бетонная загородка с отверстиями в виде ромбов. Так были оформлены практически все библиотечные филиалы, все и всегда, и естественно от вида этого пошевеливались детские полусказочные впечатления.
Филиалы предыдущей страны, её маленькие островки, Стоунхенджи ушедшей религии самых читающих. Здесь не приживлялись пластиковые окна и жалюзи, а единственно лишь — вгрызлась в стену над входом, как белая вошь с красным глазком современная сигнализация. Лера вошла.
Помещение её напугало, казалось, что сюда свезли всю старую мебель, какая есть в городе, всё, на чём вздулась, выцвела и полопалась полировка. Сразу же бросился в нос удушливый запах никак не определяемый. Знакомый... Прение. Прение книг под переплетами, прение полок, стоящих близко друг к дружке, прение цветов, бесконечного моря цветов, которые уже не украшали, а оккупировали библиотеку, душили как сорняки неухоженную грядку. Прение земли в их горшках.
Дорожка от входа была протерта наподобие лыжни — две полосы тянулись метра на 4, через прихожую, плавно выворачивая к столу для записи. Минут 15 спустя Лере откроется секрет лыжни, с приходом первой старушки — та ровнехонько прошаркает слабыми ногами по этой траектории. Да. Судя по всему, старушек тут водилось в избытке.
Заведующая показалась неприятной. Обесцвечена перекисью, глаза почти молочного цвета с точечкой-зрачком, рот тонкий и подрагивающий — не знаешь, толи скривит его в презрительной ухмылке, а толи и ядом плюнет. На белого угря похожа, которого солнечный свет в библиотечных этих глубинах не касался и цветом никаким не раскрасил. А на шее под линией подбородка 2 симметричных шрама — жабры жабрами. Было видно, что она страшно гордится тем, как ровненько развешаны ужасные сиреневые шторы бросающие ей на лицо трупный оттенок, как комично-услужливо веером разложены журналы на низком квадратном столике. Во взгляде — и кто ты такая? Я вот тут все украшаю, лелею, а ты кто? И цветы, цветы — она беспрестанно поливала тучные, с жирным лоском на мясистых лопухах кущи. За этим занятием Лера её и встретила.
— Добрый день. Я по поводу работы. Франческа Львовна звонила вам?
Заведующая-угорь выплыла из своего растительного логова, поправила прическу.
— Здравствуйте, да, я в курсе. Тогда начнём с изучения отделов.
Без прелюдий Лере вручили том в шесть-семь Лериных пальцев толщиной и грозной надписью Б.Б.К. — Библиотечно-библиографическая классификация. Лера медленно отворила крышку дерматинового переплета.
Эта Книга Книг имела и не менее грозную предысторию. На самом деле истинный её объём укладывался в 30 томов и в 1960-ом году выпустили её тиражом в 1 экземпляр — чтоб было. А для прикладного пользования напечатали вот такой сокращенный вариант. Но тяжесть всех тридцати словно бы оставила в нем своего веса. Словно бы присутствие той, главной, угнездившейся где-то в столичных архивах ощущалось на этих страницах.
Лера пыталась читать. Занудное описание, хаос — сотня отделов, классификаций, подотделов. Всё мелким шрифтом. Глаза спешат за буковками-муравьями, а те врассыпную. Смысл ускользает, ускользает, ныряет в ближайшую ссылку сквозь толщу страниц, а оттуда в ссылку на ссылку... Тогда Лера принялась выписывать номера отделов, классы, шифры, — 3 техника, 75 спорт — но исписав лист до конца, сдалась — решила на практике себя проверять. Пошла к картотеке, потом к стеллажам. Лере всё сильнее начинало казаться, что библиотека это старый, самый первый в мире компьютер, механический, шелестящий, с миллионом закладок и файлов — книг, страничек; с гигабайтами информации, где люди — курсоры, мышиные клики, в хитрозадуманной, обязательно что-то означающей, циркуляции книг по полкам. А Б.Б.К. — самая матрица, программа, которая всем здесь заправляет. И, конечно же, книги она не ценила. Ценила бумажные единицы. Поэтому самый интересный отдел, и он же самый грустный — «Художественная литература». Лера вела пальцем по картотеке... Довлатов, Донцова, Достоевский и ещё какой-то акын из местных — он тоже на «До», и Б.Б.К. велело им так вот сожительствовать вместе — вековать в одной камере с табличкой «До». Все одинаково ждали своего часа, и по прошествии лет, безжалостно удалялись вытесненные новыми поступлениями...
Вот и сегодня в углу прихожей стояла очередная партия спеленатых в последний поход книг. Лера весь день бросала на них тревожные взгляды, еще не зная, для чего они там.
Наконец-то спросила.
— Эти-то? На сожжение, — подтвердила её опасения заведующая.
— Но там же совсем целые есть...
— Ну может в архивах пролежали. Мы списываем по дате издания. Нет сейчас места для хранения даже в центральной.
Наверное, беда Лерина в том, что она относилась к книгам как к живым. Под присмотром Б.Б.К. они медленно переминались в своей очереди на сожжение, стонали, интеллигентно покашливали, опасливо на Б.Б.К. озирались. Охал Волошин в потрепанном сюртуке — слишком потрепан, того и гляди возьмут на заметку, по-хозяйски цветастым боком пихался Стогофф, Устинова — им пока нечего бояться, они на коне, в пахнущей еще типографией обложке, со свежим годом издания.
Живые. Со своими характерами, симпатичные и не очень. Наверное Лера перечитала сказок Андерсена... Но и сам Андерсен стоял тут же и вздыхал. И Лера с грустью подумала, что со временем — поработает она библиотекарем месяц другой — стихнут их голоса, превратятся они и для неё в бумажные единицы. И перестанет она замечать, как новые издания, в основном детективы и женские романы вытесняют старые, и как библиотека превращается в ларёк.
Где-то к вечеру, случилась первая стычка с заведующей. Из-за Пауло Коэльо. Вернули книжку, Лера записала читателя и направилась с книгой к разделу художественной литературы.
— Куда? Куда? — встала грудью заведующая в проходе между стеллажами.
— Что куда?
— Куда ты хочешь поставить эту книгу?
— Сюда. Художка. — Лера искоса глянула в свой список, который носила с собой. — 84 отдел.
— Это раздел духовная литература. Ты книгу-то не читала? Прочти, мои дочери мне сказали, что нашли там для себя много мудрого. — Отрывисто и назидательно сказала заведующая.
— Это духовная литература?! — Лера не сдержала усмешку. — Вы ошибаетесь, 84 отдел. Художка. И не самая лучшая.
И тут на заведующую снизошёл дух. Еще молодое и даже чем-то привлекательное лицо трансформировалось. Смешно выпучились глаза, вены на лбу вздулись. Раздался оглушительный крик.
— Ты ещё ничего не понимаешь в книгах! Это книга о духе, о... Я работаю давно, 20 лет, я знаю в какой отдел ее ставить! — Захлебывалась заведующая.
Лера обмерла, заворожено смотрела на диковинную сюрреалистическую картинку — как это вдруг, в один момент переменилось лицо, заходили жилы и даже жабры, казалось, заработали, захлопали. Заведующая выхватила книгу и, оттолкнув Леру с дороги, двинулась к заветной духовной полке.
— Это, по-моему, ваше личное мнение. — Только и сказала Лера вдогонку, потирая плечо. Смеяться или психовать? Она еще не выбрала.
— Ты будешь со мной спорить. — Уже спокойно, сытым тоном победителя ответила заведующая и заботливо поставила книжку на место. — Редкие люди ее берут, очень умные, очень образованные!
Естественно, имелось ввиду, что Лера в эту категорию никаким боком...
Впрочем, дальше заведующая вела себя так, будто стычки никакой и не было — ценные указания и просьбы сделать то-то и то-то, звучали едва ли не ласково.
За полчаса до конца рабочего дня заведующая набирает в ведро воды, вооружается тряпками разного калибра и начинает уборку — она взяла себе ещё и ставку уборщицы. Смахивает с передних углов пыль, протирает радостные листочки цветов, моет пол. Пока она гремит ведром и чавкает тряпкой, Лера тихонько идёт в прихожую, садится на стоящую там скамейку и шевелит обреченную, весь день её манившую стопку книг. Астафьев, Ремарк, Зощенко. Озираясь на заведующую, которая кряхтит, елозя тряпкой между стеллажами — зад в джинсовых штанах ходит маятником в узком проходе цепляясь за книжные переплёты — озираясь Лера выцарапывает из связанной стопки приглянувшиеся книги и откладывает рядом на скамью. Раскрыла одну, как будто буханку преломила — переплет развалился и половинки держатся на ветхой тряпочке корешка. Пошелестела страничками — вот фантик из фольги — тщательно разглаженный плоскостью ногтя, разглаженный в далеком 89-ом, если верить последней записи — кто-то читал и остановился тут, на второй трети — дальше не пошел. Оставил свой флаг. А Лера меж тем еще и не родилась...
Раскрыла другую. На титульном выведено чернилами наискось «Дорогому Алешиньке в день двенадцатилетия от бабушки. Будь умным, добрым и смелым мальчиком». У Леры даже мурашки побежали по спине... Книга хорошо сохранилась, ее мало читали. И помнит ли Алешинька о бабушке, оставшейся только тут, под затхлостью плотного переплета, расплывшейся бледно-лиловыми чернилами по желтой сухой бумаге, похожей на старческую кожу?..
Лера прячет добытые книги под скамью.
— На фига тебе это старьё?
Всё-таки увидела. Из весьма странной позы. Заведующая схлопнулась с завидной для ее возраста ловкостью пополам и трет ножку стула, меж тем голова её выглядывает между собственных ног, и заведующая смотрит на Леру и говорит с ней из под собственного зада.
— Все выкидывают, а ты гребешь.
— Я такое читаю, — отчетливо отвечает Лера. Она поджимает губы, чтобы не рассмеяться — что за картина! — с раскрасневшимся налитым лицом, с задранным задом, в позе самой старательной технички, заведующая остервенело трет ножку стула — не видя как ее туфли чертят каблуками на желтом линолеуме жирные черные полосы.
— Да ну, эти книги уже... ненормальные... — Заведующая разогнулась, фыркнула, убрав тыльной стороной мокрой руки налипшие на вспотевший лоб желтые сосулины. — Грязь только разносить, я дома всю пылюку повыбрасывала.
Она чистюууля. Но Лера смотрит на черные жирные полосы...
Домой Лера шла натяжеле. Перед собой в пакете несла стопку книг протыкающих углами целлофан. И шептала в пакет, когда он грозился порваться и просыпать содержимое:
— Ну-ну, мои хорошие, скоро придем, не беспокойтесь, я вас никому не отдам. Вам будет хорошо у меня.
А ночью Лера была в гостях у Б.Б.К. Огромная муравьиная матка, уложившая своё полосатое брюхо на троне из книг. И даже не муравьиная, потому что от неё куда-то в стены, в тёмные углы тянулись, подергиваясь щупальца. А в сводчатых нишах слева и справа тоже было черно и лишь иногда полыхнет оранжевым или багровым, да слышатся мольбы и вой. Матка листает неуклюжими крюкастыми конечностями книгу, которая лежит у нее на брюхе. Подняла морду, зашевелилась в троне — застонали книги под ней. Глазками на Леру.
Лера пятится, спотыкается о повсюду разбросанные книги. Матка расправляется, — книга со всхлипом скользит по её брюху на пол — и выдергивает из стен несколько щупалец. На каждом щупальце оказывается по белобрысой заведующей с грязной тряпкой в руке, заведующие раскачиваются в воздухе насаженные на щупальца как куклы-перчатки, и как куклы они безжизненны, только руки-ноги дергаются, словно испорченные механизмы. Одна белобрысая подплыла к Лере.
— Девушка, у нас тут отчетность, верните книги! — взвизгнула она, рука с половой тряпкой неловко взмахнула, и Лере на лицо полетели грязные брызги.
И тут Лера поняла, что изо всех сил прижимает к груди пакет с книгами. Резко повернулась и бросилась наутёк. Заведующие потянулись на щупальцах вслед за ней.
— Девушка, вы поступаете очень не красиво!
— И вам не стыдно? Это библиотечное имущество, вот опись!
— Таким как вы никогда не хватает ума и образования...
Возмущенная Лера даже остановилась и обернулась, а заведующим только этого и нужно было — они расправили огромную серую влажную тряпку, с туристическую палатку размером и накинули её на Леру...
Утром Лера не смогла сразу встать, слабость, температура поднялась до 38. Отец только махнул рукой: «Всё не слава Богу! Не срачка так болячка! Поработала... ой, работница, епиёмать». Махнул и ушел на службу. А мама вызвала участкового врача и вскипятила чайник. И вот, оставшись одна в своей комнате, Лера поставила остывать дымящуюся кружку с чаем на подоконнике, вытянула пакет с книгами из-под кровати и стала расставлять их на книжной полке. Места там было ещё предостаточно.
